Введение в общую теорию политики
Учебное пособие для филоматов.
Переход к демократии
1. Демократизация как глобальный процесс
2. Модели и формы демократического транзита
3. Предпосылки демократизации
4. Модели реформирования пост-коммунистических стран
5. Особенности перехода Беларуси к демократии
1. Демократизация как глобальный процесс
Развитие демократии в современном мире невозможно адекватно представить без анализа основных теоретических концепций транзита (перехода от авторитаризма к демократии), определения тех общих закономерностей и специфических особенностей перехода, которые проявляют себя и на микро и на макро уровнях политической системы. Важной задачей такого анализа является также выделение основных условий демократизации, которые влияют на темп, глубину и характер преобразований политической, экономической и культурной системы, каждой из стран, находящейся на этапе трансформации, а также оказывают воздействие на консолидацию сложившихся демократических отношений.
В рамках современной политической науки существует несколько подходов к анализу транзитных обществ. Один из них может быть условно назван “культурно-социологическим”. Он разработан американскими учеными Хуаном Линцем и Альфредом Степаном, авторами ряда книг и статей по сравнительному анализу политических режимов и их трансформации. Второй подход — это концепция Сэмьюэла Хантингтона изложенная им в книге “Третья волна: демократизация в конце ХХ в.”. Она рассматривает общественные преобразования в Восточной Европе сквозь призму общих для ряда стран планеты социально-политических процессов. Данный подход может быть условно назван “глобальной теорией демократического транзита”.
Прежде всего, необходимо разграничить понятия либерализация и демократизация. По мнению Линца и Степана, “в недемократических условиях либерализация может означать определенное сочетание политических и общественных перемен, таких как ослабление цензуры средств массовой информации, расширение возможностей для организации автономной деятельности рабочего класса, введение некоторых правовых гарантий для граждан, освобождение большинства политзаключенных из тюрем, возвращение людей из ссылок и эмиграции. Возможны также меры по улучшению распределения доходов, и что наиболее важно, толерантное отношение к оппозиции.
Демократизация включает в себя либерализацию, но является более широким и политически ориентированным процессом, требующим открытой состязательности сил, претендующих на контроль над правительством, а это, в свою очередь, означает введение свободных соревновательных выборов, результаты которых определяют обладателя власти”.
Из этих определений ясно, что либерализация может происходить и без демократизации. Примером такого развития событий была политика “перестройки и гласности” в СССР, проводившаяся М.С. Горбачевым. Часто недемократические руководители утверждают, что те либеральные изменения, которые они осуществляют в своих странах, являются вполне достаточными для того, чтобы коренным образом изменился характер политического режима. Поэтому важно не только видеть разницу между либеральными реформами и демократизацией, но также знать определенный набор стандартных свойств и отличительных особенностей демократии, наличие или отсутствие которых позволяет объективно судить о характере политического режима.
Демократизация — это процесс, включающий в себя пункт перехода от диктаторского режима к народовластию и длительный этап консолидации демократического режима. Многие ученые, характеризуя завершенную демократию, приводят большое количество черт, которые присущи демократическому режиму как таковому. Более плодотворным, на наш взгляд, является более узкий, качественный подход, фиксирующий внимание на основных моментах изменений, делающих их необратимыми. Линц и Степан считают, что данные моменты включают в себя комбинацию поведенческих (бихевиоральных), ценностных и конституционных перемен делающих демократию “единственной игрой в городе”. Их рабочим определением консолидированной демократии является следующее:
“Бихевиорально, демократический режим на определенной территории является консолидированным, если отсутствуют влиятельные национальные, социальные, экономические, политические, или институциональные акторы, тратящие значительные ресурсы для достижения своих целей с помощью создания недемократического режима, и путем насилия, или за счет внешней интервенции, стремящиеся к захвату власти в государстве.
Ценностно, демократический режим является консолидированным, когда значительное большинство общества придерживается мнения, что демократические процедуры и институты — это наилучший способ управления и когда поддержка антисистемных альтернатив является очень слабой, или они изолированы от продемократических сил. Конституционно, демократический режим является консолидированным, если правительственные и неправительственные силы вместе на всей территории страны привыкли подчиняться определенным законам, процедурам и институтам, санкционированным новым демократическим процессом, при разрешении конфликтов”.
Важно подчеркнуть, что если в момент смены правящего устройства, главнейшую роль играют политические факторы, то в процессе консолидации демократии на первый план выходят экономические и социокультурные условия, от которых зависит необратимость преобразований. Другими словами демократизация — это сложнейший процесс, который нельзя упрощать и сводить к результатам свободных выборов, или следствию развития рыночной экономики.
Процесс перехода от диктаторских режимов к современной (представительной, существующей в рамках национальных государств) демократии представляет собой глобальный процесс, который начался в прошлом веке и реализуется в виде “волн транзита”. Под волной демократизации С. Хантингтон понимает “переход группы стран от недемократических режимов к демократическим, который осуществляется в определенный промежуток времени, в течение которого количество стран, делающих такой переход, значительно превышает количество стран, делающих противоположный переход”. Обычно волна демократизации сопровождается либерализацией значительного числа диктатур, которые так и не становятся полностью демократическими системами.
Всего в современном мире можно выделить три глобальные волны демократизации. За каждой из них следовали откатные волны (reverse waves), приводившие к тому, что некоторая часть (не большинство) из ставших демократическими стран, возвращались к диктаторским способам правления.
Первая глобальная волна демократизации 1826—1926
Первая откатная волна 1922---1942
Вторая волна демократизации 1943---1962
Вторая откатная волна 1958---1975
Третья волна демократизации 1974---1993
Третья откатная волна 1993---?
Первая волна демократизации уходит своими корнями в Американскую и Французскую революции XVIII в. Джонатан Саншайн выделил два важных критерия, позволяющих относить политические системы прошлого века к демократиям: (а) более 50% взрослого мужского населения имеют право голоса; (б) исполнительная власть или имеет твердую поддержку со стороны большинства членов парламента, или избирается путем прямых регулярных выборов. Адаптация этих критериев к конкретной политической практике позволяет сделать вывод, что первой страной переступившей порог демократии были Соединенные Штаты Америки, сделавшие это в 1828г. В результате отмены имущественного ценза в старых штатах и присоединения новых, в которых действовало всеобщее избирательное право для мужчин, более 50% взрослого мужского населения приняло участие в президентских выборах.
В течение последующих десятилетий XIX века и в начале XX, благодаря расширению избирательного права, введению процедуры тайного голосования и учреждению института ответственности кабинета перед депутатами в парламентских республиках, количество демократических стран в мире постепенно увеличилось до трех десятков. В 1920г Джемс Брайс, анализируя этот процесс, указывал: “Тенденция к демократизации в настоящее время является ясной и отчетливой из-за действия всеобщего закона социального прогресса”.
Первая откатная волна началась почти в то самое время, когда Брайс писал свои оптимистические строки посвященные прогрессу и демократизации. Доминантой мировой политики 20-х и 30-х годов стал отказ от демократии через возврат многих стран к традиционным формам авторитаризма, либо созданию новой для того времени тоталитарной модели в СССР, Италии, Германии. Как правило, отказ от демократии был нормой для тех государств, которые лишь недавно, после первой мировой войны, стали демократическими и независимыми.
Начало первой откатной волне положил победоносный марш Муссолини на Рим в 1922г, своей кульминации она достигла с приходом к власти нацистского режима в Германии, и пошла на спад после первых серьезных поражений фашистских государств, которые они потерпели от стран антигитлеровской коалиции в ходе второй мировой войны.
Вторая волна демократизации была связана с разгромом Германии, Италии и Японии союзниками в 1945г. В результате оккупации этих стран американскими, британскими и французскими войсками и жесткой политики денацификации, демократические институты были имплантированы на их национальную почву. Определенная, хотя и непродолжительная демократизация происходила также в некоторых государствах Латинской Америки. Наконец, существенное влияние на расширение сферы демократии в мире оказал распад колониальной системы стран Запада в 50-е-начале 60-х годов.
Однако уже в первой половине 60-х годов началась вторая откатная волна. Особенно драматичными были изменения в Латинской Америке, где в течение одного десятилетия все ранее существовавшие демократические правительства были ликвидированы вследствие военных переворотов. Пакистан, Южная Корея, Индонезия, Филиппины и некоторые другие государства Азии превратились в диктатуры. Практически все новые независимые страны Африки также утвердили авторитарные формы правления. По некоторым подсчетам, к 1975г одна треть из тридцати двух функционировавших в конце 50-х годов демократий, стала диктатурами. Все это породило пессимизм, относительно возможностей использования демократической модели в развивающихся странах и неуверенность в завтрашнем дне народовластия на Западе.
Третья волна демократизации берет свое начало в португальской “революции гвоздик” 1974г, когда впервые в новейшей истории военный переворот привел не к установлению авторитарной диктатуры, а к быстрому переходу страны к демократическим формам правления. Начавшись в Южной Европе, она перекинулась на Латинскую Америку, некоторые государства Азии и достигла кульминации в 1989-1991г, выразившейся в серии антикоммунистических революций в странах Восточной Европы и распаде СССР.
Третья волна является самой мощной и поистине глобальной. За пятнадцать с лишним лет она привела к колоссальным изменениям в раскладе политических сил на нашей планете. По подсчетам “Freedom House”, если в 1976г менее 20% населения земли жило в демократических государствах, то к 1990г эта цифра увеличилась до 39%. Количество же демократий за примерно тот же период времени возросло с 30 до 58. Правда, по сравнению с 1920г количество демократических стран в процентном отношении остается неизменным-45%. Это объясняется как ростом общего числа государств в мире, так и следствием “откатных волн”.
Что касается причин вызвавших “третью волну”, то Хантингтон считает, что они связаны, во-первых, с углублением проблем легитимности диктаторских режимов в связи с их внутренними проблемами; во-вторых с высокими темпами экономического роста в шестидесятые годы, что привело к увеличению жизненных стандартов, развитию урбанизации и росту среднего класса во многих странах мира; в-третьих, с изменением политики Ватикана и переходом национальных католических церквей от позиции защиты статус-кво к оппозиции авторитаризму; в-четвертых, с изменением политического курса многих влиятельных международных сил: ориентацией Европейского Союза на расширение своей организации, активизацией действий США по отстаиванию прав человека в мире, отказом правительства Горбачева в СССР от поддержки консервативных союзников в Восточной Европе; в-пятых, с развитием средств связи и коммуникации, сделавшим возможным “эффект снежного кома” во время транзита. На наш взгляд, ключевую роль сыграло изменение соотношения сил на мировой арене между Западом и Востоком в пользу Запада, неспособность советской экономической модели работать в новых постиндустриальных условиях, а советского военно-промышленного комплекса состязаться на равных с США в гонке вооружений.
Отталкиваясь от концепции Хантингтона, мы попытаемся сделать некоторые выводы, касающиеся ситуации с транзитом в 90-е годы.
Во-первых, с 1993 г. начинается третья откатная волна, вызванная неудачей демократического эксперимента в России. Именно в это время там утвердилась умеренная олигархическая диктатура президента в результате разгона Верховного Совета, принятия на референдуме Конституции, в соответствии с которой, правительство фактически не ответственно перед парламентом. Победа коммунистов и национал-шовинистов на выборах в Думу 1993г и чеченская авантюра 1994 — 1996гг только усилило эти тенденции, равным образом, как и ускоренное формирование монополистического капитализма и финансовой олигархии. Под влиянием ситуации в России и в силу внутренней слабости, демократические институты были разрушены в странах Центральной Азии и Закавказья. В 1994г после президентских выборов начался быстрый откат демократии в Беларуси, завершившийся через два года установлением персоналистской диктатуры Лукашенко. В Юго-Восточной Европе неудачей закончились попытки демократических сил прийти к власти в Югославии, а в Албании демократически избранный президент вынужден был подать в отставку в результате вооруженного мятежа его противников. Авторитарные тенденции отчетливо проявились в политике президентов Хорватии и Словакии. В 1997г на выборах потерпели поражение сторонники реформ в Монголии. Наконец, в 1998г после “мирного воссоединения” Гонконга с Китаем, в этой провинции КНР были введены недемократические методы правления.
Во-вторых, в конце 90-х годов завершился процесс консолидации демократии в таких странах, как Чехия, Польша, Литва, Латвия, Эстония. Показателем этого стало формирование там устойчивого политического рынка и мирный переход власти из рук умеренно правых сил в руки умеренно левых и наоборот. Важным признаком консолидированной демократии является также наличие условий плюрализма, которые зависят от четкого разделения властей по горизонтали и вертикали и осуществления децентрализации власти.
В-третьих, из других восточноевропейских стран, осуществляющих переход, консолидированная демократия в это время сложилась только в Венгрии и Словении. Болгария и Румыния хотя и продемонстрировали признаки наличия у них политического рынка в силу экономических проблем и незавершенности процесса децентрализации не могут пока еще быть причислены к стабильным демократическим государствам.
В-четвертых, в конце 90-х годов сложились условия для начала четвертой глобальная волны демократизации, свидетельством чего стали победа демократической оппозиции на выборах в Словакии в 1998г, переход власти в руки демократов в Хорватии в 1999г, Югославии, Мексике и Тайване в 2000г.
2. Модели и формы демократического транзита
Все многообразие вариантов перехода к демократии, можно сгруппировать в следующие модели:
• циклический переход: ситуация когда некоторые страны осуществляют смену политических режимов в рамках замкнутого цикла: нестабильная демократия — военная диктатура — нестабильная демократия и т. д. Он был характерен для Бразилии, Аргентины, Перу, Боливии, Эквадора, Турции, Нигерии и некоторых других стран. В них смена режимов заменяет собой чередование правых и левых партий у руля власти в демократиях. “В этих странах не противопоставляют авторитарную и демократическую системы, потому что круговорот демократии и авторитаризма—это и есть их политическая система”. Формула циклического перехода: a—d—a—d—a—d, где “а” обозначает непрочный авторитаризм, а “d”- нестабильную демократию.
• вторая попытка: это такой вариант транзита, когда нестабильную демократию сначала сменяет на определенное время авторитарный режим, который потом преодолевается или трансформируется в стабильную демократию. Формулой такого перехода является: А – d – A – D. Например, после поражения Германии в первой мировой войне в стане сложилась крайне нестабильная демократия, которая была в 1933г заменена тоталитарной нацистской диктатурой, разгром которой во второй мировой войне привел к демократизации Западной Германии, ставшей демократическим государством в 1949. Ряд стран Восточной Европы проделал такую же эволюцию.
• прерванное развитие: свойственно странам, которые достаточно долго жили в условиях демократического правления, но на время утратили его из-за серьезных внутренних, или внешних причин. Возврат к демократии в них происходит достаточно легко и быстро как к естественной политической форме. Примерами такого перехода являются Индия, Филиппины, Уругвай, Чили. Формула “прерванной демократии”: A—D—a—D.
• прямой переход: представляет собой такой вариант перехода к демократии, когда на смену авторитарной диктатуре или в результате длительного периода реформ, или революционным путем приходит демократическая система правления, которая потом консолидируется. Если процесс консолидации демократии будет успешным в таких странах, как Румыния, Болгария, Тайвань, Мексика, Гватемала, Сальвадор, Гондурас и Никарагуа, они смогут быть примером такого перехода. Мы считаем, что аналогичным образом обстоят дела и с Венгрией, Словенией, Хорватией, Македонией. Формула прямого перехода: A-D.
• деколонизация: такая ситуация, когда освобождающиеся от колониальной зависимости страны сохраняют демократические институты перенесенные на их территории бывшей метрополией. В рамках третьей волны такой вариант транзита был характерен для Папуа Новой Гвинеи и одиннадцати маленьких островных государств Карибского бассейна—бывших заморских территорий Великобритании. Формула деколонизации: D/a—D.
Формы перехода к демократии
Анализ процессов демократизации в ходе “третьей волны” свидетельствует, что он включает различные политические и социальные силы, борющиеся за власть, собственность, за и против демократизации и другие цели. Если мы возьмем отношение к демократизации, то можно выделить консервативных приверженцев диктатуры, либеральных реформаторов и демократических реформаторов в правящем лагере; умеренных демократов и радикальных демократов среди оппозиции. В некоммунистических диктатурах к антидемократическим силам относятся фашисты, правые политические группировки и радикальные националисты. Крайние же позиции в борьбе с режимом занимают левые политические партии и революционеры-марксисты. Приверженцы демократии в таких системах и в структурах власти и в оппозиции, как правило, занимают середину право-левого политического спектра. В коммунистических государствах расстановка политических сил является несколько иной: крайние антидемократические позиции отстаивают коммунисты-ортодоксы в правительстве и правые радикалы в оппозиции. Наиболее последовательными сторонниками демократического перехода здесь являются национал-демократы и либералы, находящиеся на центристской политической платформе.
Группы, вовлеченные в процесс демократизации, имеют как общие, так и конфликтующие между собой интересы. Реформаторы и консерваторы в структурах власти не согласны друг с другом по вопросам отношения к либерализации и демократическим реформам, но они едины в стремлении не допустить оппозицию к власти. Умеренные и радикальные группировки сходятся в стремлении ликвидировать диктатуру, но расходятся в вопросе: каким должно быть политическое устройство государства, которое придет на смену диктатуре. Реформаторы из правительства и умеренные силы оппозиции заинтересованы в утверждении демократии, но часто спорят по вопросу цены демократических преобразований и определения той доли власти, которой они хотели бы обладать. Наконец, консерваторы в правительстве и радикалы в оппозиции разделяют противоположные взгляды на проблему: кому должна принадлежать власть в обществе, но и та и другая группировки заинтересованы в ослаблении демократических сил.
В ходе осуществления перехода к демократии, позиции разных участников этого процесса могут меняться. Например, если сторонники либерализации режима или даже консерваторы не ощущают непосредственной угрозы своему положению, они могут со временем стать на сторону демократизации. В свою очередь, вовлечение радикальных революционеров в данный процесс может содействовать смягчению их позиции и принятию ими более сдержанной и взвешенной политической платформы.
Табліца толькі ў друкаванай кніжцы
То или иное соотношение сил между упомянутыми выше группами в состоянии оказывать существенное влияние на характер, темп и форму преобразований. По мнению С. Хантингтона, если консерваторы доминируют в правительстве, а радикалы в оппозиции, демократический переход не возможен. И, наоборот, если и в структурах власти и в оппозиции преобладают умеренные сторонники демократии, общественные преобразования осуществляются легко и быстро. В том случае, когда демократические группы преобладают среди оппозиции, но их нет, или они очень слабы во власти, начало перехода к демократии будет зависеть от вызревания политического кризиса господствующего режима, могущего содействовать приходу оппозиции к власти. Когда же демократические группы пользуются перевесом сил в правительстве, но очень слабы в оппозиции усилия по демократизации общества будут встречать сопротивление со стороны консервативных и реакционных сил, могущих прибегать к попыткам государственного переворота.
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что процесс перехода к демократии предполагает наличие трех групп отношений: между властью и оппозицией, между реформаторами и консерваторами в правительстве, между умеренными и экстремистскими группами в оппозиции. Эти виды отношений, так или иначе, проявляют себя во всех транзитных странах и наряду с характером авторитарного режима определяют форму перехода к демократии.
С. Хантингтон в своей работе “Третья волна: демократизация в конце ХХ в” выделяет три основные формы перехода: “трансформацию” (transformation), “замещение” (replacement) и смешанную форму (transplacement), объединяющую элементы первой и второй форм. Х. Линц и А. Степан выделяют два идельных типа перехода к демократии, использовав испаноязычные термины: “reforma” и “ruptura”. Первое понятие почти полностью совпадает по значению с термином “трансформация”, а второе с “замещением”. Разные страны в разное время приближались или к первой, или ко второй идеальной модели транзита, никогда не совпадая с ними целиком. Д. Шэйэ и С. Мейнуоринг также как и Хантингтон выделяют три основные формы, но предлагают назвать их “transaction”, “breakdown/collapse” и “extrication”. Поскольку, все выше приведенные термины близки по значению, мы будем использовать классификацию С. Хантингтона, которая является наиболее разработанной и широко применяется в политологических текстах посвященных демократическому транзиту.
В том случае, когда элита власти доминирует над оппозиционными группировками, переход к демократии возможен в форме трансформации (transformation)-- длительного процесса реформ сверху, с помощью которых в обществе создаются экономические, социальные и, наконец, политические предпосылки народовластия. Отношения между реформаторами и консерваторами в правительстве играют ключевую роль в рамках данной формы перехода. Трансформация возможна только при условии, если реформаторы доминируют над консерваторами, правительство над оппозицией, а умеренные группы оппозиции над радикальными группировками. В ходе осуществления трансформации умеренные оппозиционеры, как правило, пополняют правительство, а консервативные его члены отправляются в отставку.
В ходе “третьей волны” 16 стран осуществили переход к демократии через трансформацию, из них восемь военных режимов, пять однопартийных режимов и три персоналистские диктатуры. Поскольку, эта форма перехода требует, чтобы правительство было сильнее оппозиции (особенно на первом этапе), трансформация может начаться в условиях военных режимов, которые непосредственно контролируют средства вооруженного насилия и подавления и не оставляют больших возможностей для формирования и деятельности оппозиции. Она обычно происходит в относительно экономически развитых системах, где сложились основные предпосылки демократии, а выбор пути развития зависит только от воли правящей элиты. Наиболее показательными примерами трансформации являются Испания, Бразилия, Тайвань, Мексика и Венгрия. Данная форма была также характерна для Южной Африки, СССР до августа 1991, Эквадора, Перу, Гватемалы.
Трансформация имеет свои сильные и слабые стороны. С одной стороны, она позволяет подготовить общество и элиты к жизни в условиях демократии, обучает искусству компромиссов и обычно те страны, которые прошли путь трансформации, демонстрируют достаточно прочные институты и процедуры демократии. С другой стороны, долог и нелегок сам этот путь. Поскольку движение к демократии обеспечено вначале только политической волей реформаторской части правящей элиты и не имеет опоры в обществе, велика угроза их проигрыша консервативным противникам в структурах власти, верхушечных переворотов, при молчании пассивного народа.
Если оппозиция сильнее правительства, а консерваторы и ретрограды в правительстве значительно сильнее реформаторов, формой перехода становится замещение (replacement) -- относительно кратковременный процесс перехода власти от диктаторского правительства к демократическим силам в условиях политического кризиса. Для успеха замещения обязательным условием является единство оппозиции, ее радикальных и умеренных группировок. Это зачастую оборачивается борьбой в лагере победителей после свержения диктаторского режима. Только в случае если после победы перевес сил окажется на стороне умеренных приверженцев демократии, переход к народовластию может считаться обеспеченным. В ходе третьей волны (к началу 90-х) только шесть диктатур были преодолены через замещение. В 90-е годы к этому перечню добавились еще минимум столько же стран. Наиболее часто замещению подлежат режимы личной власти (6 случаев), на втором месте находятся однопартийные диктатуры (5 случаев) и, наконец, военные режимы (2 случая). Персональные диктаторы редко добровольно отказываются от власти и уходят в отставку. Поскольку природа их правления носит ярко выраженный личный, а не институциональный характер оппонентам режима с трудом удается сохранять свои позиции в структурах власти, количество их и влияние на политику ничтожны.
Авторитарная система существует до тех пор, пока правительство политически сильнее, чем оппозиция. Режим может ослабнуть под влиянием ряда причин: военного поражения (Аргентина, Филиппины, Португалия, Югославия); провала внешнеполитической авантюры (Греция); обострения экономических и социальных проблем (Румыния); воздействия демократизации в соседних странах (Чехословакия, ГДР), смерти диктатора (Хорватия). Чаще всего недовольство населения носит скрытый характер, аккумулируется и прорывается наружу под влиянием повода, переполняющего чашу терпения. Очень важна позиция военных. Замещение происходит лишь тогда, когда армия или переходит на сторону противников режима, или отказывается применять силу против собственного народа. Это возможно тогда, когда оппозиция выступает как единая сила, способная привлечь на свою сторону интеллигенцию, духовенство, студентов, профсоюзы, мелких и средних предпринимателей и т.д.
Формы замещения бывают разными: вооруженное восстание (Португалия, Румыния), бархатная революция (Чехословакия, ГДР, страны Балтии), ошеломляющие выборы, которые организует власть, терпящая на них поражение (Индия, Словакия), выборов в сочетании с массовыми акциями (Аргентина, Филиппины, Югославия). Эта форма менее продолжительна, чем трансформация и поэтому менее болезненна, если конечно она не сопровождается вооруженным насилием. Зато, после отстранения диктатора от власти начинается мучительный процесс размежевания и конфронтации в стане вчерашних союзников. Зачастую общество оказывается не подготовленным к жизни в условиях демократии. Странам, осуществивших замещение, требуется длительное время на консолидацию системы народовластия.
Смешанная форма преобразований политической системы – transplacement - представляет собой процесс взаимодействия между сторонниками либерализации и демократизации в правительстве и умеренной оппозицией, в ходе которой достигается согласие о политических и правовых условиях перехода к демократии. Transplacement осуществляется в несколько этапов. Инициатива начала преобразований обычно исходит от реформаторов в структурах власти, которые добиваются смягчения диктатуры, принимают ряд мер по либерализации режима. Этим пользуется оппозиция, начинающая мобилизацию массовой поддержки своим требованиям. Радикальные группировки призывают к революционной борьбе. Это служит раздражителем консервативных сил, приступающих к политике “закручивания гаек”. В случае, если реформаторам удается отстоять свои позиции во власти, а умеренной оппозиции одержать победу над радикалами, начинается длительный и сложный процесс переговоров между этими силами, приводящий к выработке компромиссных решений, направленных на мирный переход к демократической политической системе. Основными условиями, делающими возможным “transplacement” являются: наличие паритета в отношениях между властью и оппозицией, преобладание умеренных и “договороспособных” партнеров в структурах правительства и оппозиции. Классическими примерами перехода к демократии через эту форму в 70-е – 80-е годы являются Польша, Никарагуа, Уругвай, Корея, Сальвадор, Гондурас, Боливия. Некоторые элементы смешанной формы были присущи Чили и ЮАР. Примерно 10 из 35 вариантов перехода к демократии в эпоху “третьей волны” произошли в форме “transplacement”.
Осуществление данной формы связано с преодолением многих трудностей психологического и политического плана. Зачастую бывает сложно сесть за стол переговоров с людьми, ответственными за репрессии против соратников, или повинными в терроризме. Большой проблемой является достижение доверия между договаривающимися сторонами. Поэтому, зачастую требуется помощь посредников: дипломатов из других стран, религиозных деятелей и т.п. Ведущим переговоры бывает трудно объяснить своим единомышленникам значение достигнутого компромисса, доказать, что он не является предательством. В случае если все же удается преодолеть эти и другие трудности “transplacement” обеспечивает наилучшие возможности для формирования и консолидации институтов демократии.
Конечно, перечисленные выше формы являются теоретическими конструкциями и ни одна страна, совершающая переход, не может вместить все многообразие и сложность национальных процессов в прокрустово ложе той или иной модели. Однако мы можем вести речь о большем или меньшем приближении к идеальным моделям преобразований, о тенденциях, преобладающих в каждом конкретном случае транзита. Правильный выбор той или иной формы перехода играет колоссальную роль в разработке эффективной стратегии демократических сил.
3. Предпосылки демократизации
Характер диктаторского режима непосредственно влияет на формы и методы демократического транзита. По мнению Линца и Степана наиболее благоприятные условия для перехода к демократии существуют при зрелом авторитаризме, где складывается автономное гражданское общество, существуют рыночные отношения, развиваются правовые ограничители власти диктатуры. Задача демократических сил заключается в решении политических проблем, связанных с созданием и укреплением системы политического плюрализма.
Сходной является ситуация перехода к демократии от посттоталитаризма. Определенные предпосылки народовластия в виде элементов гражданского общества, социального и экономического плюрализма, созревают в недрах диктаторского режима за исключением политических отношений. Однако нужно иметь в виду, что процесс транзита с посттоталитарной стадии развития отягчен значительными трудностями связанными с неизжитым наследием тоталитарной диктатуры, особенно в области общественного сознания.
Если переход осуществляется от классического тоталитаризма, обществу приходится одновременно решать целый комплекс политических, экономических, социальных и культурных проблем, поскольку предпосылки транзита практически не возникают в готовом виде в недрах такого режима, за исключением некоторых экономических условий, если речь идет о тоталитарном режиме нацистского типа.
Наконец, опыт современной Гаити свидетельствует, что введение демократических порядков в стране долго жившей в условиях режима “султанизма” означает начало преобразований почти с нулевой точки развития. В отличие от авторитаризма, при котором могут относительно автономно существовать экономическая и социальная деятельность, в условиях режима “султанизма” не существует никаких правовых ограничений власти деспота, а следовательно, и никаких возможностей для развития даже полуоппозиции и присутствия реформистски настроенных сил в структурах власти.
По мнению Хантингтона, процесс демократизации идет быстрее и менее болезненно, когда степень развития политической конкуренции опережает политическое участие. Именно так осуществлялся переход к демократии в Западной Европе во второй половине XIX начале ХХ в. Демократическое движение там боролось за расширение избирательного права и уменьшение имущественного ценза, при достаточно развитых плюралистических институтах и процедурах, таких как парламент, партии, разделение властей. В наше время аналогичная ситуация существовала только в ЮАР, где до недавнего времени действовал режим расовой олигархии. Демократические силы этой страны вели успешную борьбу за распространение гражданских прав и свобод на коренное население страны.
Достаточно быстро, при наличии необходимых предпосылок, осуществляется демократическая трансформация военных диктатур. Военные руководители как правило никогда не рассматривают свое правление как перманентное. Они приходят к власти, чтобы “исправить ошибки”, допущенные гражданскими правительствами и уходят в казармы, когда “ситуация меняется в лучшую сторону”. Военные выполняют иную институциональную роль нежели политики и государственные служащие. Однако ничто не гарантирует руководство от возможностей повторного возврата армии на политическую авансцену. “Даже один успешный государственный переворот в стране делает невозможным и для политиков и для военных пренебречь опасностью рецидива”.
Гораздо более сложным является переход к демократии от однопартийной диктатуры. Однопартийные режимы опираются на развитую систему политических институтов и господствующую идеологию как средство легитимизации власти. Демократическим силам здесь приходится решать две группы проблем: институциональную и идеологическую. Первая связана с тесным переплетением государственных и партийных функций и необходимостью департизации государственного аппарата, вооруженных сил, экономики и т.д.
Зачастую официальная идеология правящей партией выдается ею за государственную идеологию. Противники партии объявляются врагами государства со всеми вытекающими последствиями. Решение данной проблемы может состоять в использовании демократами национальной идеи и противопоставление ее коммунистическому советизму, как чуждой народу и навязанной оккупантами идеологии (Восточная Европа, страны Балтии). Там где национальное государство было создано революционными силами, переродившимися позже в однопартийные диктатуры (Китай, Турция, Мексика, Никарагуа, Вьетнам), существует возможность постепенной демократической трансформации правящей партии. Наконец, в многонациональных странах (СССР, Югославия) эрозия коммунизма означает и эрозию империй, на котором они держались. Каждый народ получает право на самоопределение и выбор той, или иной модели развития.
По мнению Линца и Степана, переход к демократии предполагает в первую очередь наличие государственности, как важнейшей предпосылки транзита. “Современная политическая система не может быть демократизирована до тех пор пока она не является государством. Поэтому отсутствие государства, или такое существенное отсутствие идентификации с определенным государством, которое приводит значительные массы населения, проживающего на данной территории, к желанию присоединиться к другому государству, или к созданию собственного независимого государства создает фундаментальные и часто неразрешимые проблемы”.
Если государственность существует, тогда основными предпосылками формирования консолидированной демократии становятся следующие:
• должны быть созданы условия для развития свободного и жизнеспособного гражданского общества;
• должно сложиться относительно автономное и значимое политическое общество;
• правление закона должно обеспечить правовые гарантии гражданских свобод и деятельности независимых ассоциаций;
• должна сформироваться государственная бюрократия, которую может использовать новое демократическое правительство;
• должно существовать институциализированное экономическое общество.
Рассмотрим более подробно эти условия и предпосылки, начав с государственности.
Государственность, национализм и демократизация
Линц и Степан считают, что между процессом демократизации и формированием национальных государств существуют глубокие и трудно преодолимые противоречия. По их мнению, в современном мире есть очень немного стран с преимущественно гомогенным в этническом и культурном плане населением. Они, как правило, являются стабильными демократиями. Подавляющее большинство остальных государств — многонациональные и поликультурные образования. Осуществление демократического транзита в них возможно, но усложнено острыми национальными проблемами, так как логика демократизации и логика создания национальных государств значительно расходится.
Целью национальной политики, которую проводят руководители национальных государств, и к которой стремятся лидеры националистических движений — это создание культурно-гомогенного общества с помощью навязывания языка “титульной” нации в качестве официального; превращения религии, которую исповедует большинство, в привилегированную конфессию; использования символов доминирующей этнической группы в качестве государственных и т.д. Целью же демократической политики является превращение всех людей, проживающих в определенном государстве в полноправных граждан с равными правами и возможностями избирать на свободных и конкурентных выборах свое правительство.
Мы считаем, что данная позиция, являющаяся традиционной для современной либеральной теории демократии, имеет ряд существенных недостатков. Прежде всего, методологически неверным является противопоставление демократии и национализма. Мы разделяем точку зрения грузинского политического философа Гия Нодиа, который подчеркивает, что “идея национализма невозможна, немыслима без идеи демократии, а демократия никогда не существовала без национализма”.
Основным принципом демократии является принцип народного суверенитета, означающий, что правительство может быть легитимизировано только волей тех, кем оно управляет. Народный суверенитет воплощается в жизнь через набор рациональных правил (законов) и процедур свободно выбранных самими гражданами. В дополнение к правилам необходимо иметь согласие по вопросу о том кто входит в понятие “народ” и на какую территорию распространяется действие демократических законов. Решение последней проблемы выходит за рамки рациональных процедур. Нигде в мире не было случая, чтобы свободные, ни с чем не связанные, абстрактные граждане собирались вместе для выработки и заключения демократического социального договора из ничего. Хотим мы этого или нет, но именно национализм — это та историческая сила, которая создает политическое пространство для демократического правления.
С другой стороны, только демократическая политика может удовлетворить потребность нации в обеспечении своего суверенитета в полном объеме в рамках национального государства, самой оптимальной формы для претворения в жизнь национальных стремлений, в том числе и стремлений этнических меньшинств. Национальная идея является наиболее инклюзивной, т.е. позволяющей включить в свои границы приверженцев самых разных идейно-политических течений: от коммунистов-реформаторов слева, до консерваторов справа. Она представляет собой естественное основание для национального консенсуса, незаменимого в условиях борьбы против авторитаризма за переход к демократии. Вот почему в становящихся демократиях, движение за народовластие и движение за независимость представляют собой одно и тоже. “Оба движения действуют во имя самоопределения: мы народ (нация) должны сами определять свою судьбу; мы будем уважать только те законы, которые мы сами установили; мы никому не позволим – ни абсолютному монарху, узурпатору, или иностранному государству – управлять нами без нашего согласия”, -- справедливо замечает грузинский ученый.
Гражданское общество
Если вопрос о государственном устройстве решен положительно, следующей по важности областью, где формируются сначала предпосылки демократизации, а затем и консолидированной демократии является гражданское общество. Идея его возникла как либеральная реакция на деспотизм абсолютизма в XVII-XVIII в.в. и получила новое развитие во второй половине ХХ в, как средство борьбы против коммунистической диктатуры. Она сыграла огромную роль в подготовке предпосылок для демократического транзита и в осуществлении самого перехода к демократии особенно в Восточной Европе. Гражданское общество предполагает существование автономных от государства структур, создаваемых снизу самими гражданами для претворения в жизнь их целей и задач и таким образом служит в качестве своеобразного амортизатора, промежуточного звена отделяющего людей от государства. По мнению Л. Пая, Р. Ловенталя, Р. Такера, С. Блэка и некоторых других западных исследователей, предпосылки гражданского общества созревают уже в условиях тоталитаризма, точнее, на его последних ступенях эволюции, которую эти политологи называют стадией “нормализации”, а Х. Линц — посттоталитарным режимом.
На стадии посттоталитаризма правящая партия продолжала сохранять свою когнитивную монополию и систему государственного патернализма. По мнению Александра Зиновьева, “нормализация коммунизма” порождает “тоталитаризм снизу”, в котором диссидентство и ГУЛАГ не играют существенной роли: первое легко контролировать режимом, второй становится необязательным для него. Люди вынуждены жить в системе “институциализированной лжи” и вести себя так, как хочет правительство. Основную часть своего времени они должны тратить на решение проблемы выживания и поэтому проявляют крайнюю пассивность в общественной жизни.
Все это делает невозможным существование в условиях посттоталитаризма “второго общества”, противостоящего государству и сдерживающего его, однако элементы этого общества все же возникают. Нередко членами его являются обитатели первого, официального общества. А сами эти элементы сосуществуют в причудливом симбиозе с господствующим режимом. Это относится, например, ко “второй экономике”, паразитирующей на провалах командно-административной системы.
Наряду с экономикой, культурная сфера является областью, где в условиях господства коммунистического режима медленно, но неуклонно происходит созревание предпосылок гражданского общества. В условиях коммунистического посттоталитаризма возрастающий политический и общественный цинизм были теми процессами, которые на уровне социальной психологии подрывали кредитоспособность официальной идеологии. Одновременно в те же годы складывалась новая система ценностей, прежде всего в области художественной и эстетической деятельности. Невозможность легальной оппозиции, запрет независимой от контроля властей политической деятельности, превращает культуру в единственную отдушину, побуждает честных писателей, художников, режиссеров, журналистов “заниматься не своим делом”: критиковать политику режима, издавать нелегальные журналы, протестовать против нарушений прав человека. Несмотря на свою малочисленность и неорганизованность, диссидентское движение интеллигенции в Восточной Европе и СССР являлось в условиях посттоталитаризма тем небольшим зернышком автономного от государства социума, из которого впоследствии проросло сильное гражданское общество — единственная надежная опора стабильной демократии.
Антиимперская направленность гражданского общества, стремящегося стать обществом политическим, т.е. национальным государством, делает неизбежной национальную форму его проявления, считает шотландский исследователь Том Нейрн. По его мнению, наиболее адекватным названием того, что возникло в мире после 1989г, является термин “гражданский национализм”. Можно согласиться с этой точкой зрения, но с одной оговоркой. Национализм, как известно, многофункционален и может использоваться не только демократическими силами, стремящимися к социальной реформации, но и посткоммунистической номенклатурой, рассматривающей его в качестве средства спасения собственной власти и противодействия реформам. Иногда он выступает орудием в руках региональных элит, борющихся за расширение своего влияния на определенные сферы (армия, органы безопасности, образование, экономика), контролируемые представителями другой национальности. Тем не менее, “национальное возрождение не только неизбежно из-за отсутствия других основ гражданского общества, но и необходимо как первый шаг в борьбе с коммунистическим государством за общественную автономию”, считает польская исследователь Я. Станишкис.
Неизбежность господства национализма на этапе перехода посттоталитарных режимов к демократии обусловлена следующими причинами: эта идеология обладает большим мобилизационным потенциалом и тем самым выступает единственным реальным конкурентом ориентированного на реванш неокоммунизма; национализм — это объективная форма общественного сознания, свойственная эпохе индустриального общества. Идея Маркса о том, что индустриальная фаза развития вместе с ликвидацией капитализма приведет и к устранению национальных перегородок полностью обанкротилась. ХХ в. по праву можно назвать веком национализма и национальных государств.
В транзитных странах национализм проявляет себя в двух основных формах: взрывной, или популистско-массовой на первоначальных этапах преобразований, когда решается вопрос о власти и национальной государственности; в умеренной, или латентной, когда национальное государство укрепило себя, а на первый план выходят вопросы социально-экономической и политической реформации общества. В латентной форме национализм существует и в развитых демократических странах, представляя собой фундамент ценностного консенсуса.
Политическое общество
Под “политическим обществом” Х. Линц и А. Степан понимают такую сферу общественной жизни, где политически ориентированные граждане самоорганизуются для завоевания легитимного права контроля над государственной властью и бюрократическим аппаратом.
Гражданское общество в лучшем случае может разрушить недемократический режим. Для того чтобы завершить демократические преобразования и консолидировать народовластие требуется наличие политического общества. Другими словами, необходимо формирование институциональных элементов демократической политической системы, таких как политические партии, выборы, правила электорального поведения, политическое лидерство, межпартийные коалиции, парламентаризм и т.д. Благодаря им общество конституирует себя политически, и готово избирать и контролировать правительства.
По мнению Линца и Степана, политическое общество находится в сложных взаимоотношениях с гражданским. С одной стороны, оно отделено от него из-за функциональных и институциональных особенностей, но с другой, политическое и гражданское общество взаимопроникают и взаимодополняют друг друга.
Иногда увлечение формированием новых экзистенциальных ценностей в гражданском обществе у восточноевропейских противников тоталитаризма брало верх над реализмом и приводило к недооценке важности формирования “политического общества”. Теоретическим выражением данной позиции была концепция “антиполитической политики” разработанная такими выдающимися интеллектуалами, как Вацлав Гавел, Адам Михник, Георги Конрад. В соответствии с ней, диссиденты не должны были разрабатывать политическую альтернативу коммунизму, но скорее альтернативу моральную, мировоззренческую, образа жизни. Антикоммунистическая революция отвергалась ими не из-за ее чрезмерного радикализма, а потому что любая политическая революция недостаточно радикальна. Гавел призывал к осуществлению, в первую очередь, революции экзистенциональной и моральной. Для этого следовало работать по созданию “параллельного или гражданского” общества — альтернативы коммунистической системе. Новая экономическая и политическая модели должны были стать, по его мнению, результатом глубокой экзистенциальной перестройки общества.
Рассчитывая на длительную историческую перспективу, концепция “антиполитической политики” оказалась несостоятельной перед лицом конкретных социально-экономических и политических проблем, с которыми столкнулись страны Центрально-Восточной Европы в конце 80-х годов. В результате, исторический перелом 1989г. не был обеспечен здесь идеологически и явился, по словам Клауса Оффе, “революцией без революционной теории”.
Правовая культура
Для того, чтобы обеспечить переход к демократии, необходимо не только наличие взаимосвязанных между собой элементов гражданского и политического обществ. Необходим определенный уровень развития правовой культуры общества в целом и тех сил, которые находятся в авангарде такого перехода. Основные действующие лица демократического транзита должны уважать принципы верховенства правового закона и конституционализма и придерживаться их в своей деятельности. Конституционализм не означает простого признания права большинства на принятие политических решений. Дух конституционализма предполагает наличие стабильного консенсуса в обществе относительно:
• принципов конституции;
• основных правил и процедур, которые сдерживают волю большинства и гарантируют права меньшинства;
• иерархии законов;
• независимости судебной системы.
Дело в том, что современную демократию отличает от диктатуры, прежде всего, то, что ей свойственны определенные процедуры и неопределенные политические результаты. Диктатура же, наоборот, характеризуется неопределенностью процедур и определенностью результатов. На практике это означает, что те, кто баллотируется на высокую политическую должность, не могут быть уверены в победе, или в том, что в случае победы они смогут претворить в жизнь желаемый ими политический курс и победить, когда они снова столкнутся с необходимостью получения поддержки у избирателей. Аналогичная ситуация происходит и тогда, когда граждане голосуют, оказывают давление на чиновников, или создают группы интересов. Они не могут быть уверены в том, что смогут достичь желаемого политического итога – избрания их кандидата, принятия того политического курса, который им нравится, или возможности влиять на ход политических событий. При достижении желаемых результатов, они тоже не могут рассчитывать на то, что эти итоги сохранятся и в будущем.
Таким образом, общество, которое стремится быть демократическим, должно учитывать эти особенности современной демократии и развивать элементы правовой культуры, которая опирается на уважении к закону и процедурам.
Функциональная бюрократия
Демократия является такой формой политического режима и организации жизни в государстве, которая гарантирует сохранение и защиту прав граждан. Чтобы их защитить, а также обеспечить реализацию основных потребностей граждан и функционирование системы общественного обслуживания, демократическое правительство должно быть в состоянии эффективно обеспечивать свое право на легитимное применение силы на определенной территории. Государство должно, например, обеспечить сбор налогов и других поступлений в бюджет, чтобы работала полиция, суды, школы, медицинские учреждения и т.п. Поэтому современным демократиям необходимы жизнеспособные механизмы государственного принуждения, мобилизации ресурсов и их распределения. Другими словами, им необходима эффективная бюрократия, которую Макс Вебер назвал функциональной.
Функциональную бюрократию как систему рационального управления характеризуют следующие особенности:
-- Руководство официальными делами происходит неизменными методами.
-- Их решение опирается на некий комплекс установившихся норм и принципов, которые определяют обязанности каждого функционера, связанные с его положением, сферой его полномочий, а также с находящимися в его распоряжении средствами принуждения.
--Власть и ответственность каждого функционера составляют лишь часть всей иерархии власти и являются производными от этой иерархии. Функционер обладает властью не в силу своих индивидуальных качеств, а благодаря месту, занимаемому в иерархии власти.
--Средства, служащие для осуществления власти, составляют собственность организации, а не личную собственность отдельных функционеров; последние обязаны отчитываться за способы применения средств, которыми они располагают для осуществления власти.
-- Служебные места и должности не являются личной собственностью тех, кто их занимает, следовательно, они не могут быть проданы, подарены или переданы по наследству.
-- Весь процесс функционирования бюрократической организации построен на кругообращении документов.
Бюрократию Вебер назвал социальной организацией современной (рационально организованной) западной цивилизации. Бюрократическое администрирование в силу его рационального характера является абсолютно необходимым в современных условиях. Выбор в сфере управления существует только между бюрократизмом и дилетантизмом.
Экономическое общество
Нигде в мире не существовала и не может существовать (в мирное время) демократическая система в условиях командной экономики. Современная консолидированная демократия требует наличия определенного набора социально-экономических норм, институтов и процедур, принятых обществом, которые называются экономическим обществом, занимающим промежуточное положение между рынком и государством.
Конечно, экономическое общество в полном объеме проявляет себя уже в условиях политической демократии. Если речь идет о предпосылках демократического транзита в стране с нерыночной экономикой, важным является наличие совокупности экономических факторов, которые если и не детерминируют, то облегчают такой переход.
С. Хантингтон считает, что наиболее благоприятными для вступления в фазу демократических преобразований являются условия в государствах со средним уровнем ВНП на душу населения (от $300-$500 -- $500-$1000). В странах, находящихся ниже этого уровня демократизация маловероятна. Превышающие же данный уровень государства, уже являются демократическими.
Конечно, от уровня доходов зависит не все. Существуют, например, страны, которые значительно превышают этот уровень, но остаются диктатурами (нефтедобывающие государства Персидского Залива, бывшие социалистические страны Восточной Европы) и, наоборот, Индия не достигает этого уровня, но принадлежит к группе демократий. Чрезвычайно важным является развитие индустриального сектора, который создает более разнообразную, сложную и зависимую от внешних связей экономику, которую трудно контролировать авторитарными методами.
Индустриальная экономика существенно меняет социальную структуру общества: возрастает уровень образования, у людей появляются новые ценностные ориентации (межличностного доверия, компетентности, удовлетворенности жизнью), новые возможности, связанные с возрастанием роли социального равенства. Расширяется и прослойка так называемого “среднего класса”: профессионалов, предпринимателей, менеджеров, технических специалистов и др., которые в силу своего образования и рода занятий менее зависят от государства, чем наемные рабочие.
4. Модели реформирования пост-коммунистических стран
Современная теория транзита базируется на противопоставлении двух основных моделей политической (и экономической) трансформации. Первая из них - либеральная - предполагает сравнительно быстрый и всеобъемлющий переход к формальным демократическим институтам и процедурам, в рамках которых начинается проведение долгосрочных экономических реформ. Именно по этому пути пошло большинство стран Центрально-Восточной Европы, включая государства Балтии.
Хотя реформы в этих государствах идут по-разному (неодинаковы темпы преобразований, очередность решаемых задач, различны силы и степень сопротивления переменам), тем не менее явно просматриваются три основных этапа пост-тоталитарной трансформации:
1) политическое реформирование высших структур власти и первоначальная экономическая стабилизация;
2) поиски более широкой политической стабилизации и углубление экономических преобразований;
3) политическая консолидация и устойчивый социально-экономический подъем.
Первая фаза, следующая сразу же после падения коммунистического режима, является наиболее трудной и критической. На этом этапе усилия новой правящей элиты обычно сводятся к тому, чтобы ликвидировать партийную политическую систему, устранить тотальный государственный диктат, обеспечить свободу средствам массовой информации, модернизировать центральные институты государственной власти, ввести основы разделения властей и других формальных демократических процедур, положить начало образованию коалиции политических сил, ориентированных на рыночно-демократические реформы. Первоначальная экономическая стабилизация («шоковая терапия») предполагает либерализацию цен, отмену дотаций неэффективным и бесперспективным предприятиям, быстрое проведение малой приватизации, стабилизацию национальной валюты. Эта стадия сопряжена с коренной ломкой
всей системы привычных общественно-экономических отношений и может вызвать достаточно серьезную дестабилизацию в обществе, поставить под вопрос реализацию необходимых целей, привести к попятным политическим процессам. Поэтому она требует от реформаторски настроенных правящих структур смелости и твердости.
Только при условии более или менее успешного завершения первого этапа может быть создана необходимая стартовая площадка для второго этапа, на котором углубляются институциональные политические реформы и осуществляется структурная перестройка экономики. Этот этап обычно включает в себя принятие новой Конституции и новой избирательной системы, проведение свободных выборов, утверждение местного самоуправления, складывание стабильной демократической коалиции, нацеленной на реструктуризацию экономики. Последняя, в частности, заключается в проведении демонополизации, средней приватизации, создании развитой финансовой инфраструктуры, благоприятного инвестиционного климата и широком привлечении иностранного капитала.
Успешное завершение второй фазы открывает, в свою очередь, возможность перехода к третьему этапу, на котором рыночно-демократические процессы приобретают устойчивый и необратимый характер. В результате проведения на этом этапе крупномасштабной приватизации расцветает частный конкурентный бизнес, общество структурируется в социальные группы с четко выраженными и политически оформленными интересами, формируется многочисленный средний класс, появляются влиятельные демократические партии, многообразные группы интересов, общественные движения, гражданские инициативы, обеспечивающие процесс самоорганизации массового и сбалансированного гражданского общества.
К настоящему времени большинство пост-коммунистических стран Центральной и Восточной Европы благополучно миновали первую, критическую, фазу, а некоторые из них (Польша, Чехия, Венгрия) завершают третий этап реформ. Опыт преобразований в этих странах показывает, что решающую роль в успехе играет приход к власти демократически ориентированной элиты и формирование политической системы, адекватной условиям переходного общества. Иными словами, политическая реформа оказывается необходимым первичным условием проведения эффективной экономической реформы. В этом заключается один из парадоксов пост-тоталитарной трансформации в европейских странах. Если в Западной Европе сначала возникла рыночная экономика, а демократия обозначилась лишь на второй фазе развития капитализма, то во многих государствах пост-коммунистической Европы демократия предшествует экономическим преобразованиям. В то же самое время сам процесс политических преобразований не является сплошным - это целый ряд последовательных и строго определенных этапов. Переход от одного политического этапа к другому становится возможным только тогда, когда для него созревают все необходимые объективные и субъективные условия.
Другая модель, получившая название политики «прогрессивного (нового) авторитаризма», состоит в сохранении практически неограниченной исполнительной власти и ее активном использовании для проведения более медленных и постепенных рыночных преобразований.
Главный тезис «новых авторитаристов» заключается в том, что невозможно прямо перейти от тоталитарного режима к демократии, минуя при этом стадию авторитаризма. Чтобы провести экономическую реформу и упрочить новые социальные отношения, должна быть сильная авторитарная власть. Поскольку во многих из пост-коммунистических стран (это в основном бывшие советские республики) отсутствуют необходимые предпосылки демократии, то любые попытки быстрой реализации либеральной модели реформирования неизбежно ведут к тяжелым, разрушительным последствиям: криминализации экономики, ослаблению государства и его коррумпированности, к общественной анархии и хаосу, росту преступности, падению уровня жизни подавляющего большинства населения, в конечном итоге, к дестабилизации и распаду всего общества. Авторитарные же режимы, напротив, обладают сравнительно высокой способностью обеспечить политическую стабильность и общественный порядок, мобилизовать общественные ресурсы на достижение определенных целей, концентрировать огромные усилия на ключевых направлениях. Поэтому ориентирующаяся на демократию сильная, авторитарная власть может оказаться наиболее эффективным средством слома тоталитарных структур и проведения радикальных общественных реформ. Только после того, как будет создана либерально-рыночная экономика, разовьются институты и сформируются культурные обычаи гражданского общества, могут быть установлены институты развитой демократии. Иными словами, необходимо в первую очередь создать рыночную экономику, а уж потом возможна демократия. При этом, как правило, в качестве примера называется целый ряд авторитарных государств (Южная Корея, Чили, Тайвань, Сингапур и др.), осуществивших успешную экономическую модернизацию и подготовивших тем самым почву для перехода к демократии.
Однако подобные аналогии не совсем корректны. Приверженцы позитивного авторитарно-рыночного опыта упускают из виду весьма важный момент, а именно, преобразования, пережитые в свое время будущими новыми индустриальными странами и которые теперь коснулись стран бывшего СССР, начинались там и тут на диаметрально противоположных хозяйственно-экономических основах. Восточно-азиатским «драконам» и Чили не пришлось решать проблему создания эффективной рыночной экономики с нуля, как это происходит в пост-советских государствах. В новых индустриальных странах к началу преобразований уже существовала частная собственность и рыночные отношения. Поэтому прошедшие в них трансформационные процессы качественно отличаются от системной перестройки, которую приходится осуществлять странам, столкнувшимся с губительными последствиями многолетнего коммунистического эксперимента. Если первые развивались в условиях перехода от капитализма менее развитого к капитализму более развитому, то вторые совершают, прежде всего, переход к рыночно-капиталистическому хозяйству как таковому от бестоварной экономики монопольно-государственного социализма, наследуя тем самым антирыночные, консервативно-советские традиции уходящей системы.
Данное обстоятельство накладывает уродующий отпечаток на всю политику посткоммунистических авторитарных государств, официально декларирующих свою приверженность рыночно-демократическому курсу. В частности, экономическую политику таких режимов отличает ограничение хозяйственной свободы и инициативы, бесконечные изменения в правилах игры, неспособность к эффективному макроэкономическому регулированию, нерешительность в проведении структурных реформ, низкая восприимчивость к инновациям. Почти всякий раз попытки углубить рыночные институциональные преобразования толкают реформаторов к привычным природе их власти административным рычагам. В итоге экономическая ситуация в этих странах остается по-прежнему очень тяжелой.
Постсоветский авторитаризм является скорее следствием преобладания в массовом сознании населения бывшего СССР норм и ценностей патриархально-подданической, этатистской культуры, тяготеющей к патронажу государства, сильному харизматическому лидеру («отцу нации») и легитимирующей всевластие неподконтрольных чиновников, нежели результатом сознательного стремления правящей элиты к созданию таких властных механизмов, которые бы максимально содействовали развитию рыночных и демократических институтов. В свою очередь, столь ограниченные по своему происхождению авторитарные формы организации власти обеспечивают дальнейшее воспроизводство и, следовательно, консервацию укоренившихся архетипов прежнего, советского менталитета. Все это серьезно препятствует утверждению в переходном обществе ценностей индивидуальной свободы, конкуренции, предприимчивости, ответственности, не говоря уже о процедурах и институтах либерально-плюралистической демократии.
Поэтому вызывает сильное сомнение сам тезис о том, что «чистый» авторитаризм может быть инструментом прогрессивного реформирования общества. Ведь неограниченность власти, ее неподотчетность народу ставят политику в полную зависимость от позиций одной персоны или олигархии. Это делает поведение автократических лидеров весьма непредсказуемым. Резко увеличивается опасность ошибок, неизбежных при принятии политических решений, поскольку допущенная центром ошибка спускается сверху вниз по властной вертикали и мультиплицируется в масштабах всего общества. Отсутствие разделения властей, ограниченность институтов артикуляций общественных интересов исключают возможность защиты граждан от политических авантюр или произвола. Таким образом, проблема заключается в том, как контролировать авторитарную власть, и где гарантия, что эта впасть на деле будет занята реформированием, а не впадет в коррупцию и не выродится во власть ради самой власти.
Просвещенный авторитаризм, содействующий развитию рыночной экономики, представляет собой случайный продукт исторического процесса. Такие режимы являются не правилом, а скорее исключением. Лишь немногие диктатуры, на которые обычно любят ссылаться теоретики авторитарной рыночной системы, продемонстрировали свою экономическую и социальную эффективность. Остальные же, как свидетельствует послевоенная история Латинской Америки, Азии и Африки, поддерживали «дикий» и криминальный рынок либо насаждали в экономике государственный социализм советского образца, «Большинство диктаторов, - справедливо отмечает Ги Сорман, - настроены против капитализма, они завладели предприятиями, разорили государства и общества. Да и диктатура капиталистического типа является нестабильной формой, при которой политический авторитаризм вступает в конфликт с либерализмом в экономике, что обычно приводит к концу одного или другого».
Вместе с тем следует признать, что в странах без многолетних традиций рыночной экономики и индивидуалистической культуры все же существуют объективные позитивные основания для усиления авторитарных тенденций. В таких государствах порой только сильная исполнительная власть во главе с популярным харизматическим лидером, опирающимся на народную поддержку, способна успешно начать «непопулярные» в народе рыночные реформы и последовательно пройти все этапы необходимых изменений. Причем сильная харизматическая власть наиболее важна на критически первой фазе преобразования, поскольку ее реализация требует больших социальных жертв.
И если для определенной группы посткоммунистических стран авторитаризм оказывается необходимым переходным этапом от тоталитаризма к демократии, то столь же необходимым является одновременный переход к формальным либерально-демократическим институтам и процедурам (представительная власть, парламентская оппозиция, независимый суд, свободные СМИ, консенсусные технологии и т.д.), которые бы сдерживали и ограничивали авторитарные проявления исполнительной власти, делали ее относительно подконтрольной гражданам. Адекватной формой выражения подобного политического режима является система правления президентского типа, воплощающая в себе некоторые элементы авторитаризма. Скажем, президент имеет право издавать временные декреты, имеющие силу закона, а демократически избранный парламент - право их отклонять квалифицированным большинством голосов. Такая, назовем условно, – либерально-авторитарная - модель трансформации, представляющая своеобразный симбиоз авторитарных и демократических элементов, теоретически способна стать эффективным средством проведения необходимых реформ. «Чистый» же авторитаризм, не опирающийся на массовую поддержку и демократические институты, неизбежно деградирует в коррумпированный режим олигархической или персоналистской диктатуры, едва ли менее разрушительный, чем тоталитаризм.
5. Особенности перехода Беларуси к демократии
После обретения государственной независимости в 1991г Республика Беларусь начала медленный и очень непоследовательный дрейф к демократии через реформы сверху (трансформацию). Но в силу слабости политических элит и неготовности общества идти на неизбежные социальные издержки, это движение было остановлено в середине 90-х годов установлением авторитарного персоналистского режима социал-популистской и антирыночной направленности. Поэтому, применительно к нашей стране, можно говорить о том, что моделью будущего демократического транзита может быть либо “вторая попытка” (A-d-A-D), либо, в худшем случае, “циклический переход” (a-d-a-d-a-d…).
Переход к демократии в любой стране зависит от характера диктаторского режима, который следует преодолеть демократическим силам, степени зрелости предпосылок народовластия, соотношения сил между властью и оппозицией, реформаторами и консерваторами в структурах власти, умеренными и радикалами в структурах оппозиции.
Влияние политического режима
По своему характеру современный политический режим Беларуси является ярко выраженной авторитарной диктатурой персоналистского типа. Отличительной чертой режимов личной власти является то, что руководитель страны представляет собой основной источник власти, а “все позиции в должностной иерархии зависят от доступа к, близости к, зависимости от, и поддержки со стороны руководителя”. Персоналистский режим Лукашенко опирается на концентрацию в руках президента всей полноты законодательной, исполнительной и судебной власти. Указы президента имеют большую “юридическую силу”, чем нормативные акты так называемого двухпалатного парламента, сформированного после конституционного переворота 1996г. Исполнительная власть осуществляется через подотчетное перед Лукашенко правительство и систему “президентской вертикали”. Совет Министров в нашей стране является скорее хозяйственным, нежели политическим органом, а “вертикаль” – административной пирамидой, со строгой подотчетностью нижестоящих звеньев вышестоящим. Она заменила собой систему местного самоуправления в Беларуси еще в 1995г. Местонахождение чиновников в “вертикали” не зависит ни от их профессионализма, ни он опыта либо выслуги лет. Единственный фактор, который определяет место, которое занимает то или иное должностное лицо – это личная преданность Лукашенко. Президент имеет право назначать и смещать основных судей, включая, председателя Конституционного Суда, Генерального прокурора, председателя Комитета государственного контроля. Таким образом, в Республике Беларусь в 1996г была уничтожена система разделения властей, сдержек и противовесов. На смену ей пришла система слияния властей, которая, согласно М. Дюверже, предполагает, что “все основные политические решения принимаются одним руководящим органом государства”. В белорусском варианте таким органом является президент и его администрация. По форме правления Беларусь является типичной суперпрезидентской республикой.
Формально в стране существует экономический, социальный и политический плюрализм, но в крайне ограниченном и угнетенном состоянии. Около 70% рабочей силы по-прежнему работают на предприятиях и учреждениях государственной формы собственности. Остальные 30% связаны с кооперативной и частной собственностью, жестко контролируемой государством. Неправительственные организации поставлены в такие условия, что они или должны целиком подчиняться режиму, или сталкиваться с постоянными проверками своей деятельности, платить огромные штрафы, прекращать функционирование. В 1999г в Беларуси был введен принудительно-разрешительный принципа регистрации НПО, вместо уведомительного. Комиссия по регистрации и перерегистрации общественных объединений при президенте РБ угрожает жестким преследованием тем организациям и инициативам, которые продолжают свою деятельность после получения отказа в регистрации. Это грубейшим образом нарушает права граждан на объединение и создание ассоциаций, зафиксированное во Всеобщей декларации прав человека. Преследованиям подвергаются также негосударственные профсоюзы. Официальная Федерация профсоюзов Белорусская после прихода к руководству в ней Л. Козика в 2002г, превратилась в полностью подконтрольную президенту структуру. Средства массовой информации строго контролируются правительством. Радио и телевидение полностью монополизированы государством. Независимые газеты, по причине экономического шантажа со стороны властей и открытых политических репрессий, вынуждены сокращать тиражи своих изданий и даже прекращать свое существование.
Политические партии (в Беларуси зарегистрировано 18 партий, 10 из них – оппозиционные) лишены возможности ведения нормальной конкурентной борьбы в парламенте и органах местного самоуправления, агитировать своих избирателей с помощью средств массовой информации, в том числе электронных, оказались в изоляции от общества. Большая их часть деградировала до уровня политических клубов и неправительственных организаций. Некоторые партии стремились компенсировать свое отсутствие в парламенте и местных органах власти активной “уличной политикой”. Но ее возможности оказались весьма ограниченными из-за драконовского законодательства, принятого в Беларуси против организаторов несанкционированных демонстраций и митингов. Это позволяет сделать вывод о почти полной ликвидации политического плюрализма в современной Беларуси, превращении ее в беспартийную и неконкурентную систему.
Лукашенковский режим не является жестко идеологизированным, что и отличает его от тоталитарного. В то же время, в общественное сознание внедряются явно антидемократические и антизападные идеи. Широко пропагандируется пророссийская, панславянская и панправославная ментальность. Беларусь изображается как форпост, который препятствует распространению тлетворных либеральных ценностей и взглядов, а ее президент предстает в качестве собирателя Советского Союза, распавшегося в результате империалистического заговора. Этими идеями пронизана так называемая государственная идеология, громогласно провозглашенная Лукашенко на постоянно действующем семинаре руководящих работников в апреле 2003г. Она не выходит за рамки обычных для некоторых видов авторитарных режимов попыток крайне неубедительного и противоречивого идейного обоснования существующей системы власти. Тоталитаризация белорусского режима имеет объективные ограничители: небольшая страна с недостаточными ресурсами и ограниченным военным потенциалом может позволить себе тоталитаризм только в случае солидной внешней помощи. Расчеты же на победу красно-коричневой оппозиции в России и в Украине являются призрачными, равно как и надежды на сплочение белорусского общества вокруг теряющего с каждым днем популярность диктатора.
Режим личной власти в Беларуси не опирается на правящую партию, как инструмент мобилизации всеобщей поддержки. Он не заинтересован в политизации общества и делает все, чтобы с помощью СМИ, спортивных и развлекательных мероприятий вселить в своих подданных простую мысль: политика – это дело “всенародно избранного президента”, который сам решит все проблемы простого человека: “запустит” заводы, разберется с коррупцией, стабилизирует цены и т.д. Обычные граждане, взамен, должны отвечать полным послушанием и радоваться жизни, которую обеспечил им президент.
Отсутствие массовой мобилизации поддержки режиму компенсируется гипертрофированным развитием карательных органов и сил безопасности. Республика Беларусь, в этом смысле, является типичным полицейским государством. На 10 млн. населения приходится 130 000 сотрудников милиции и солдат внутренних войск. Главная их обязанность – это не борьба с преступностью, а обеспечение “безопасности” президента, разгон уличных манифестаций и митингов, наведение ужаса на обычных граждан. По данным “Freedom House”, в Беларуси в 2001г из государственного бюджета на содержание службы охраны президента было отпущено больше средств, чем на содержание депутатов парламента и чиновников правительства вместе взятых.
Если рассматривать белорусский политический режим с точки зрения его отношения к модернизации, можно сделать вывод о консервативной направленности диктатуры личной власти Лукашенко. Традиционалистская реакция отторжения новых общественных отношений характерна для подавляющего большинства пост-советских стран, вставших на путь реформ, Политическим и идеологическим выражением этой тенденции стал левый, советский консерватизм, который в зависимости от обстоятельствв приобрел различные формы – от весьма умеренных до самых агрессивных и реакционных. Однако в Беларуси консервативно-советская тенденция не только приобрела наиболее реакционные черты, но смогла стать политически доминирующей и, более того, конституироваться в государственную власть. Интегральным политико-идеологическим качеством этого режима является реакционный советский консерватизм, выражающий не просто тоску традиционалистского советского сознания по умирающей эпохе, а его боевой дух, сознательное стремление любой ценой остановить в Беларуси (и не только в Беларуси) развитие глобального процесса демократизации и реставрировать в модифицированном виде некоторые узловые элементы советского порядка (от СССР и президентской вертикали типа "партия-Советы" до единых политдней и принудительных субботников).
Причины, приведшие к подобному выбору, связаны не только с той политической конъюнктурой, которая сложилась в нашей стране в середине 90-х годов, но и со слабостью и неконсолидированностью властной элиты, ее неготовностью к работе в условиях свободной экономической и политической конкуренции. Такие же настроения преобладали и среди широких слоев белорусских граждан, опасающихся перемен, боящихся утратить пусть и малый, но гарантированный заработок, получаемый от государства. Реформаторская прослойка белорусского общества оказалась чрезвычайно узкой и невлиятельной. Временное совпадение интересов большей части элиты и масс и породил феномен лукашенковского режима, антирыночного и антидемократического по направленности. Правда, в последние годы наблюдается процесс быстрого распада этого продиктаторского блока. Он связан с сокращением потенциала для проведения социал-популистской политики правящим режимом, формированием в белорусском обществе групп, заинтересованных в рыночных реформах и власти закона.
Таким образом, авторитарный режим в Беларуси представляет собой реакционную, консервативно-советскую персоналистскую диктатуру с сильными тоталитаристскими тенденциями. Диктатура личной власти в Беларуси с ее ориентацией на высшее должностное лицо в государстве, отсутствием четких правовых ограничений полномочий президента, непредсказуемостью политического курса создает большие проблемы для открытого формирования предпосылок демократии. С другой стороны, политический режим выступает своеобразным раздражителем, стимулирующим ответную реакцию наиболее продвинутых в своем развитии групп общества, создавая объективные условия для их консолидации. Многие социальные процессы, содействующие демократическому транзиту, развиваются в этих условиях более быстрыми темпами, чем это происходит при олигархическом, военном или однопартийном вариантах авторитаризма. Однако, как правило, данные процессы носят латентный характер.
Предпосылки демократизации
Наличие государственности
По Конституции 1994г Беларусь является суверенной, унитарной, демократической республикой. Независимость Беларусь получила после распада СССР в 1991г. Однако, в отличие от подавляющего большинства стран, которые возникли после распада Советского Союза, Республика Беларусь с трудом может претендовать на статус национального государства. Национальная государственность – это наиболее распространенная форма существования независимых государств, характерная для Западной Европы и Северной Америки, начиная с конца XVIII в, а для остального мира – с начала ХХ в. Она возникает как политическое оформление самореализации определенных этнокультурных формирований, которые превращаются таким путем в нации. Государственность используется ими для защиты и развития культуры титульной нации, экономического и социального прогресса всего населения, защиты его гражданских, политических, социальных и культурных прав, в том числе и прав национальных меньшинств.
Опыт Беларуси опровергает тезис Линца и Степана о трудной совместимости тенденций к демократизации и формированию национальной государственности. Наоборот, несмотря на относительную этнокультурную однородность (около 80% населения страны – белорусы), низкий уровень национального самосознания (менее 20% свободно владеют белорусским языком), что является результатом 200-летней руссификации, привел к формированию здесь уникального государственного образования, которое не только не защищает культуру титульной нации, но делает все, чтобы уничтожить ее окончательно. В результате, национальная идея в ее классическом виде не смогла стать в Беларуси тем консолидирующим общество фактором, который позволил бы ему осуществить смену власти, привести к управлению страной новую демократически ориентированную элиту, способную осуществить глубокие преобразования политической и экономической системы. В силу вышеуказанной причины, белорусское общество остается резко поляризованным на сторонников и противников независимости, приверженцев и оппонентов нынешнего политического курса, адептов европейской и российской интеграции и т.д. В обществе господствует полная неопределенность относительно дальнейшей судьбы государства, которое, по причине антинациональной политики властей, все время находится в поиске самых невероятных партнеров для интеграции.
Нарушение национальных прав представителей титульной нации негативно влияет и на права национальных меньшинств, за исключением русского, которое составляет 13% населения. В стране закрываются польские, литовские, украинские школы. Резко сократились тиражи нерусскоязычных периодических изданий. Официальные власти попустительствуют антисемитизму и другим проявлениям ксенофобии и национальной нетерпимости.
Постоянной является угроза утраты суверенитета, которая исходит от России. Из-за антинациональной политики властей, Беларусь попала в зависимость от восточного соседа.
Естественно, что все перечисленные выше факторы не могут восприниматься как содействующие демократизации. В то же время в стране сохраняются возможности для превращения Беларуси в “нормальное” национальное государство. Даже тот формальный суверенитет, который был достигнут в 1991г, резко изменил ситуацию в лучшую сторону, дал возможность миллионам белорусов почувствовать себя отдельной нацией. Растут новые поколения людей, которые хотят жить в независимом европейском государстве. Приверженцы суверенитета составляют большинство среди молодых людей и людей среднего возраста, среди жителей крупных городов и лиц, имеющих высшее и специальное образование. Совершенно очевидным является то, что путь Беларуси к демократии возможен только в случае сохранения государственной независимости. Поэтому задачи борьбы за государственный суверенитет имеют приоритетное значение по сравнению с другими задачами, стоящими перед демократическими силами страны на современном этапе.
Развитие гражданского общества
Современное гражданское общество начало формироваться в нашей стране еще в годы коммунистического господства и прошло несколько этапов в своем развитии: Первый этап датируется второй половиной 60-х – 1991г. Для него характерно возникновение элементов относительно автономного от государства общества в виде “теневой экономики” и нонконформистской национальной культуры, а также первых неправительственных организаций, которые в годы либерализации, в эпоху перестройки и гласности смогли превратиться в достаточно мощное неформальное движение интеллигенции и молодежи. Второй этап начинается с достижения Беларусью независимости в 1991г и продолжается до государственного переворота 1996г. Это было противоречивое время, когда, с одной стороны, наблюдались процессы укрепления независимого государства, быстро развивалась национальная культура и образование, шел количественный рост неправительственных организаций, устанавливались партнерские отношения между государством и негосударственным сектором а, с другой, власть сохранялась в руках старой коммунистической номенклатуры, которая торпедировала необходимые экономические и политические реформы. Третий (современный) этап начинается с 1996г, с утверждения режима личной власти Лукашенко в Республике Беларусь. Элементы гражданского общества, которые появились в Беларуси на предшествующих стадиях развития, оказались в сложной ситуации. Как и в коммунистические времена, на первый план вышли конфронтационные формы взаимодействия между самоорганизованными общественными структурами и государством. Это, в свою очередь, привело к кристаллизации аутентичного гражданского общества, состоящего из неправительственных организаций, негосударственных профсоюзов, независимых СМИ, политических партий. Степень и формы сопротивления диктатуре могут варьировать, но факт остается фактом: лукашенковский “колхозный бонапартизм” не может не вызывать естественной реакции неприятия и отторжения у всех самостоятельно мыслящих и действующих граждан.
Несмотря на попытки консолидации гражданского общества в Беларуси, самой известной из которых является создание Ассамблеи демократических неправительственных организаций в 1997 г (эта коалиция объединяет сейчас 500 НПО из 2000 зарегистрированных в стране), оно пока что остается элитарным, параллельным официальному, изолированным от широких слоев населения, со своей культурой, прессой, организациями, образом жизни. Гражданское общество может рассматриваться в качестве предпосылки демократизации в Беларуси больше потенциально, чем реально. Для того чтобы актуализировать этот потенциал нужно обеспечить солидарность его участников, с одной стороны, и найти формы работы, которые позволили бы привлечь к деятельности демократических структур неангажированных граждан, с другой.
Политическое общество
Значительно хуже выглядит ситуация с формированием политического общества. Части белорусской оппозиции, особенно ее национал-демократическому крылу, свойственна недооценка политики, как и их соратникам из Центрально-Восточной Европы, разработавшим в эпоху коммунистического господства теории “неполитической политики” и “экзистенциальной революции”. В Беларуси похожие идеи нашли свое воплощение в концепции “культурничества”. Согласно ей, приход демократов к власти в нашей стране возможен только после долгого периода просветительской деятельности, направленной на формирование национального самосознания народа. Авторами этой концепции не принимается во внимание тот факт, что в условиях, когда государственная система образования и государственные СМИ работают в противоположном направлении, организовать эффективную политическую ресоциализацию (перевоспитание) населения силами энтузиастов из числа активистов политических партий и неправительственных организаций невозможно. С помощью политики “культурничества” можно только репродуцировать загнанную в гетто белорусскую национальную субкультуру, укреплять “параллельное общество”, но никак не противостоять режиму.
Масштабная ресоциализация возможна только после прихода демократов к власти. Поэтому политические задачи в современной Беларуси являются приоритетными по отношению к культурно-просветительским. Политика “культурничества” может быть эффективной только в том случае, когда она предусматривает выход на широкие группы общества и на их вовлечение в политическую борьбу. Неправительственные организации, профсоюзы, предпринимательские ассоциации могут расширить арсенал средств, которые применяются демократическими силами, используя неполитические приемы и методы работы с населением. С их помощью можно действовать более гибко и эффективно. Но это не означает, что они являются самодостаточными. Силы гражданского общества, используя неполитические методы, должны работать над расширением социальной базы всего демократического движения, который актуализирует себя в политическом обществе, ведущем борьбу за власть с современным правящим режимом Беларуси.
Еще одна проблема белорусского политического общества – его неоправданная фрагментация. Непредубежденному наблюдателю бросаются в глаза два противоположных процесса. С середины 90-х ощущалось все более и более отчетливое сползания властей Беларуси на позиции достаточно жесткого консервативного авторитаризма, несовместимого ни с какой многопартийностью. Параллельно и как бы по инерции продолжался процесс партийного строительства и размежевания. Политические партии демократической ориентации, которые вышли из массового национально-демократического движения БНФ “Адраджэньне” в первой половине 90-х годов, оказались в новой ситуации. Они создавались как институт демократии, современные партии парламентского типа, организации, которые используют классические европейские идеологии, структуры, которые, могли бы при изменении избирательного законодательства и введении элементов пропорциональной системы, рассчитывать на неплохое представительство в парламенте…Лукашенко лишил их той политической среды, к деятельности в которой они готовились, а новая стратегия борьбы в условиях жесткого авторитаризма так и не была разработана.
Слабость современного политического общества Беларуси является очевидной. Вместе с тем, ситуация в этой сфере может быть быстро поправлена, потому что она здесь больше чем в других областях зависит от субъективного фактора: знаний и воли к переменам.
Правовая культура
Ситуация с правовой культурой в Республике Беларусь является сложной и противоречивой. С одной стороны, в нашей стране существуют глубокие правовые традиции, которые восходят своими корнями в историию Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой. С другой стороны, эти традиции сознательно выкорчевывались напротяжение последних 200 лет господства российского царизма и большевизма. Государственный переворот 1996г отбросил нашу страну далеко назад в неправовое и негражданское поле. Это оказывает крайне негативное воздействие на правовое сознание миллионов людей. Однако тот факт что, демократические силы Беларуси в своей борьбе с режимом избрали право и легитимную Конституцию 1994г в качестве основных аргументов, свидетельствует об их огромных моральных преимуществах над современными властями. Гражданам Беларуси и всему миру продемонстрировано, что оппозиция в нашей стране выступает за восстановление порушенных грубой силой норм закона, что именно она борется за возвращение нашей страны на цивилизованный путь развития, без чего нереальными являются и материальное благосостояние и духовный прогресс.
Функциональная бюрократия
Если сравнивать описанные в разделе три идеальные черты функциональной бюрократии, выделенные М. Вебером, с характеристиками современного белорусского чиновничества, то бросается в глаза больше отличий чем сходств. В лукашенковской Беларуси преобладает бюрократия советского типа, которая характеризуется следующими чертами: Во-первых, ее методы управления не являются неизменными, а находятся в непосредственной зависимости от воли конкретного политического руководства. Приспособленчество – это важнейшая отличительная черта чиновничества данного типа. Во-вторых, компетенция каждого функционера является расплывчатой и неопределенной, что позволяет ему чинить произвол в отношении граждан, быть безответственным перед ними и полностью бесправным перед высшим руководством. В-третьих, место чиновиков в иерархии власти определяется не их профессионализмом и компетентностью, а личной преданностью президенту (раньше – руководству КПСС). Ответственность и инициатива заменяются угодничеством и бездеятельностью. Это ведет к быстрой деградации всей административной системы, которая действует с большими перебоями. В-четвертых, бюрократия, имея отношение к распределению, но не являясь собственником средств производства, заинтересована в легитимации своего положения и постепенном приобретении права владения ими, распоряжения и использования. Тем самым ее объективные интересы как социальной группы находятся в противоречии с официальным политическим курсом Лукашенки, направленным на поддержание на плаву системы государственного социализма.
Таким образом, в Беларуси отсутствует функциональная бюрократия, необходимая для осуществления рыночно-демократических преобразований, но существует социальная группа чиновничества, объективно заинтересованная в смене официальной политики и в укреплении своего социального статуса. В случае обострения социально-экономических проблем и перерастания экономического кризиса в политический, она может сыграть очень важную роль в замене формы авторитарного режима (с персоналистской на олигархическую). В то же время в Беларуси существует и большое количество профессионалов-управленцев, которые не смогли реализовать себя в нынешней системе и в большинстве своем оказались выброшенными на улицу после избрания Лукашенко президентом РБ. Они могли бы стать ядром функциональной бюрократии, необходимой для обеспечения демократического транзита. Другими словами, мы должны констатировать наличие потенциальных возможностей для деятельности этой группы в Беларуси.
Экономическое общество
По всем основным экономическим параметрам (за исключением рыночной экономики) Республика Беларусь относится к числу стран, в которых демократические преобразования могут произойти с высокой долей вероятности. Имея, по данным Всемирного Банка, ВВП порядка $1500 на душу населения, наша страна попадает в транзитный коридор, определенный С. Хантингтоном. Беларусь является индустриальным, урбанизированным обществом. Около 70% белорусов живет в городах. По уровню развития высшего образования наша страна не отстает от других государств Центрально-Восточной Европы.
Таким образом, существуют как факторы, содействующие началу демократического транзита в Республике Беларусь (независимость государства, наличие экономического общества), потенциальные предпосылки, которые могут быть актуализированы (гражданское общество, функциональная бюрократия, правовая культура), так и факторы препятствующие ему (неразвитое политическое общество). К этому следует добавить относительно благоприятный внешний климат. В случае успеха демократических сил на президентских выборах в Украине в 1994г это может сыграть роль “демонстрационного эффекта” для Беларуси, которая остается последней диктатурой в Восточной Европе. В такой ситуации крайне важную роль может сыграть выбор правильной стратегии демократической оппозицией, что, в свою очередь, зависит от правильного выбора формы перехода к демократии.
Наиболее вероятная форма перехода к демократии в Беларуси
Как известно, форма перехода зависит от соотношения сил между властью и оппозицией в обществе, консерваторами и реформаторами в структурах власти, умеренными и радикалами в структурах оппозиции, а также от влияния политического режима. Различные сочетания этих условий дают нам три формы перехода: трансформацию, замещение и смешанную форму. Рассмотрим вероятность их проявления в нынешней социально-экономической и политической ситуации в Республике Беларусь.
Трансформация (Transformation). В современной Беларуси присутствует два условия, необходимые для трансформации: власть значительно сильнее оппозиции, а умеренные сторонники демократии доминируют над недемократическими радикалами в слабой и раздробленной оппозиции. Однако отсутствует ключевой фактор, без которого реформы сверху невозможны по определению: белорусские власти и, прежде всего, президент, не хотят проводить демократизацию. Сложившаяся в Беларуси система абсолютного господства руководителя государства над политикой и экономикой не поддается реформированию сверху. Лукашенко сам никогда не пойдет на разрушение созданной им “белорусской модели”, демократизация которой неизбежно бы повлекла за собой формирование автономных от личной власти президента субъектов экономики и политики, созданию конкурентной среды, смертельно опасной для Лукашенко. В силу персоналистского характера политического режима, невозможно себе представить и закрепление в команде президента реформаторски ориентированных политиков, которые бы положительным образом влияли на президента. Даже от умеренных реформаторов белорусский режим быстро избавляется, о чем свидетельствует судьба бывших премьеров Чигиря и Ермошина.
Однако отсутствие реформаторского потенциала у нынешней белорусской власти может быть компенсировано воздействием внешних факторов. Белорусская экономика носит открытый характер, наши предприятия нуждаются в поставках сырья и сбыте продукции в другие страны и, прежде всего,
в Россию. После прихода к власти там националиста и прагматика Путина, позиция последней по отношению к Беларуси существенно изменилась. За экономические уступки Кремль требует участия российского капитала в приватизации наиболее прибыльных белорусских предприятий, введения российского рубля в качестве платежного средства на территории Беларуси, и даже включения Беларуси (страной или областями) в состав России в качестве субъекта Российской Федерации. Под влиянием России нынешний белорусский режим, рано или поздно пойдет на экономическую либерализацию, которая может проходить и в условиях политического авторитаризма (Чили при Пиночете или Южная Корея при Ро Де У). Таким образом, изменится направленность авторитарного режима: из консервативного он превратится в радикальный, ориентированный на рыночную модернизацию. В свою очередь, либерализация неизбежно повлечет за собой негативные социальные последствия, которые пока что удается минимизировать: закроется ряд неэффективных предприятий, вырастет безработица, резко подорожают коммунальные услуги и т.д.
Следствием этого могут стать стихийные выступления и забастовки на белорусских предприятиях. Если к этому времени в стране сформируются влиятельные экономические и политические группы интересов про-российской ориентации, они могут взять на себя руководство стихийными протестами населения при активной информационной и финансовой помощи извне. Отстранение Лукашенко от власти станет делом техники. Другими словами, “трансформация” без активного участия организованных сил белорусского общества в ее реализации, сохранения слабой и раздробленной оппозиции, может привести к инкорпорации Беларуси в состав России под лозунгом оказания помощи братскому белорусскому народу, “измученному диктаторским правлением”. На деле это будет господством нового авторитарного режима в рамках российской метрополии. В случае если протестные настроения населения удастся возглавить окрепшим демократическим силам, трансформация белорусского режима перерастет в замещение.
Замещение (Replacement) – В настоящее время в Беларуси присутсвует только один фактор, содействующий замещению: консерваторы полностью контролируют структуры власти. Последняя преобладает над очень слабой оппозицией, в которой отсутствует единство, хотя и преобладают умеренные демократы над радикальными противниками народовластия. Тем не менее, именно замещение, несмотря на всю кажущуюся фантастичность такого сценария, на наш взгляд, является наиболее вероятной формой преодоления лукашенковского режима. Это объясняется следующими причинами.
Во-первых, персоналистские диктатуры, как правило, преодолеваются с помощью замещения. (См.: параграф 2)
Во-вторых, изменение баланса сил в обществе – это скрытый от глаз наблюдателей процесс в условиях любого персоналистского режима и особенно достаточно жесткого лукашенковского. В белорусском обществе, по данным независимых социологичсеких служб, за 2002г прожективный электоральный рейтинг Лукашенко снизился в два раза. В случае проведения референдума о продлении полномочий Лукашенко весной 2003г, 47% избирателей голосовали бы “против” президента. Учитывая неизбежность негативных социальных последствий будущей авторитарной либерализации, антиправительственные настроения в общественном сознании будут только нарастать.
В-третьих, несмотря на низкий рейтинг политических партий, пока еще существует шанс улучшить имидж оппозиции в целом. Как уже говорилось выше, консолидация оппозиции и выдвижение ею привлекательной альтернативы – это задача, зависящая от знаний и воли, т.е. относящаяся к сфере субъективного, а не объективного. Она побуждает демократов к активности, а не к выжиданию и приспособлению к условиям, которые задает авторитарная власти.
В-четвертых, опыт ряда стран показывает, что даже слабая политическая опозиция в случае ее единства может возглавить стихийное народное движение против диктатуры и добиться победы (Чехословакия 1989). Многое зависит от внешних условий, ошибок режима, усталости людей от диктатуры, отказа силовых структур подавлять безоружный народ.
В-пятых, консолидация оппозиции и укрепление ее позиций в обществе, что является решающим условием “замещения”, жизненно необходимы и для реализации других сценариев. Без этого трансформация в Беларуси может стать инкорпорацией, а смешанная форма будет невозможной.
Смешанная форма (Transplacement) - В Беларуси отсутствует и паритет сил власти и оппозиции, побуждающий стороны к началу переговорного процесса, и “договороспособность” правительства. Поэтому, данная форма, пока власть находится в руках Лукашенко, а оппозиция является слабой и расколотой, наименее вероятна. Но она может быть востребована в случае смены существующей власти в результате номенклатурного переворота, совершенного с участием России и смены формы авторитаризма. Новая власть может сесть за стол переговоров с демократической оппозицией, если та будет представлять собой реальную политическую силу, способную влиять на общество и сдерживать правительство.
Таким образом, анализ возможных форм перехода к демократии приводит нас к выводу, что наиболее вероятной формой является замещение, а наименее вероятной – “transplacement”. Процесс перехода к демократии, тем не менее, скорее всего, начнется с трансформации под влиянием внешнего фактора. Данный процесс, в силу специфики белорусской ситуации, приведет не к демократии, а к экономической либерализации и смене формы авторитарного режима, возрастанию угрозы утраты Беларусью государственной независимости. Только в случае превращения трансформации в замещение возникают шансы для подлинной демократизации: дополнения экономических реформ радикальным преобразованием политической системы. Исходя из этого, можно сделать вывод, что любая, претендующая на эффективность стратегия оппозиции, должна предполагать достижение единства демократических сил, лидерам которых всегда нужно помнить, что искусство политики заключается в умении заключать соглашения и достигать компромиссы”. Наибольших успехов достигает тот, кто обеспечивает себе наибольшую поддержку самых разных групп общества за счет создания широкой коалиции.